В Москве, в Малом Казенном переулке, напротив НИИ гигиены и охраны здоровья детей и подростков, стоит небольшой памятник, мимо которого проходят люди, часто не замечая его, — это бюст Федору Петровичу Гаазу. На постаменте выбиты даты жизни: 1780-1853 и слова: «Спешите делать добро».
Гааз был тюремным врачом, его называли святым доктором, Божьим человеком, про него слагали легенды, в народе даже ходила присказка: «У Гааза нет отказа»… Правда, были и такие, кто насмешливо, а кто и с раздражением называл его чудаком, безумцем, юродивым, иноверцем, немчурой….
Кем же был на самом деле Федор Петрович Гааз?
Фридрих Йозеф Гааз родился 24 августа (4 сентября) 1780 года в городке Мюнстерейфель, в Южной Германии. Дед его был доктором медицины, отец – скромным аптекарем. Семья была большая — 8 детей, но, несмотря на скромные средства, все получили хорошее образование. Фридрих Йозеф с детства отличался разносторонними интересами и дарованиями. Он окончил католическую школу и поступил в Йенский университет, на математический факультет. У него были явные способности, он даже написал несколько интересных научных работ по математике, но жажда познания повела его дальше. Заинтересовавшись философией, он посещал лекции Шеллинга. Затем отправился в Вену, где получил медицинское образование. Работал ассистентом известного окулиста профессора Шмидта, а вскоре и сам стал великолепным врачом. Будучи от природы правшой и левшой одновременно (что является признаком больших интеллектуальных способностей), Гааз одинаково ловко делал операции двумя руками: быстро, почти без боли снимал катаракты (и это притом, что анестезии в то время не было), справлялся с тяжелыми инфекционными глазными заболеваниями. Он быстро шел в гору, число его пациентов постоянно росло.
Из воспоминаний современников о молодом докторе: «Учен не по летам. В медицинских науках превзошел всех. Латынь и греческий знает не хуже немецкого и французского; весьма сведущ в математике, физике, астрономии; по философии, по богословию любого ученого монаха заткнет за пояс. В Священном Писании начитан редкостно, все Евангелия помнит наизусть. Богобоязнен, благонравен, но не ханжа: своими добродетелями не чванится, чужих грехов не судит… Напротив, о любом и каждом норовит сказать что-нибудь доброе, похвальное. Ласков, приветлив без корысти; с сильными и богатыми дружбы не ищет; с простолюдинами и прислугой кроток и милостив…»
В 1802 году Гааз вылечил от трахомы (хроническое инфекционное заболевание глаз) русского вельможу Репнина, и тот пригласил его посетить Россию. Так Фридрих Йозеф Гааз очутился в стране, с которой ему предстоит связать всю свою жизнь.
1803 год, Гааз поселяется в Москве, ему 22 года, но он быстро становится известным. По московским домам прошел слух: молодой немецкий доктор прекрасно лечит больных, внимательно их выслушивает, подробно беседует о причинах и ходе болезни. Он не делает различий между барами и крепостными, богачами и нищими. Поначалу Гааз общается с пациентами по-французски, но очень скоро начинает бойко говорить по-русски. И называть его стали теперь на русский манер — Федором Петровичем.
На талантливого врача обратила внимание вдовствующая императрица (вдова Павла I) Мария Федоровна, много заботившая о развитии русской медицины. В 1807 году, после того, как Гааз успешно поборол тяжелую инфекционную глазную болезнь в одном из госпиталей Москвы, Мария Федоровна назначает его главным врачом Павловской больницы (ныне четвертая градская больница). Но помимо работы в больнице, Федор Петрович посещает приюты для бедных, принимает у себя дома. К нему стекаются толпы больных со всей Москвы, потому что он лечит бесплатно.
В 1809-1810 гг. Гааз едет на Кавказ, где исследует и описывает минеральные источники, вокруг которых вырастают Железноводск, Пятигорск, Ессентуки, Кисловодск, тем самым он закладывает основы курортной медицины. Император Александр I награждает его Владимирским крестом и дает титул надворного советника.
В 1812-1814 гг. в качестве военного врача доктор Гааз сопровождает русские войска в походах от Москвы до Парижа. На обратном пути он заезжает в свой родной город, чтобы похоронить отца, и вновь возвращается в Москву, где остается уже навсегда.
Московский генерал-губернатор Д. В. Голицын в 1822 году назначает Гааза на должность штадт-физика, как назывался главный врач Москвы. В 1826 г. он способствует открытию глазной больницы в Москве, проводит ревизию всех больниц и богаделен.
Федор Петрович Гааз к 45 годам стал состоятельным и благополучным, достиг положения в обществе. Среди его пациентов было немало людей богатых и знатных, что позволило ему скопить солидный капитал. Он владел подмосковной деревней Тишки с сотней крепостных, суконной фабрикой, у него был большой особняк на Кузнецком мосту, прекрасный выезд с белоснежными рысаками. Одевался доктор щеголевато, но несколько старомодно — черный фрак, белое жабо с манжетами, башмаки с пряжками, волосы, собранные сзади в пучок, завязывает черным бантом. Его друзья — самые влиятельные люди России, он ведет переписку с европейскими философами.
Семьи у Гааза не было, ходили слухи о его неразделенной любви к жене кого-то из декабристов, но так ли это? Доктор свою душу не открывал никому. Но привыкший заботиться о ком-то, Федор Петрович взял на воспитание сироту — Лейб Нормана, еврейского юношу, которого пригнали из Литвы для воинской повинности, но тот по дороге заболел, попал в полицию, откуда Гааз его вытащил и поселил в собственном доме. Федор Петрович дал ему образование и впоследствии Норман стал врачом в Рязани.
Своему приемному сыну он писал: «Счастье — не в желании быть счастливым, а в том, чтобы делать счастливыми других. Для этого нужно внимать нуждам людей, заботиться о них, не бояться труда, помогая советом и делом».
Но Гааз приобретал не только друзей, но и наживал себе врагов. Уж больно его методы работы были не российские. На него постоянно писали жалобы и доносы, обвиняли в «придирчивом педантизме», в авторитарном, как бы сейчас сказали, стиле руководства. И все только за то, что доктор требовал, чтобы в больницах ежедневно мылись полы, еженедельно сменялось постельное белье, чтобы пациентов кормили доброкачественной пищей, чтобы врачи не допускали злоупотреблений и не обкрадывали больных. Он был требователен к персоналу больниц, практиковал штрафы (за нетрезвость, грубость, небрежность и т. д.), а собранные деньги обращал в пользу больных. Но Федору Петровичу так и не удалось побороть два зла в московских больницах: воровство казенного имущества и пьянство врачей на рабочем месте. Чиновники, врачи, смотрители больниц открыто возмущались тем, что им приходится подчиняться какому-то «сумасшедшему немцу». Многие считали его сумасбродом, потому что он мог отдать свое жалование уволенному предшественнику, полагая, что того уволили несправедливо, а уволенный нуждается в деньгах больше, чем он, Гааз, так как у того трое детей. Его называли неуживчивым человеком, глупым мечтателем, изобретателем вздорных проектов. Много вокруг него было наветов и клеветы. Девятнадцать лет над ним висело подлейшее обвинение в незаконной растрате на заключенных 1502 рублей казенных денег. Но он мало обращал внимания на все это, постоянно повторяя одно: «Спешите делать добро!».
Один иностранец, познакомившись с доктором Гаазом, отозвался о нем так: «Идеи и образ жизни этого человека столь необычны для нашего времени, что он либо дурак, либо сумасшедший, либо святой!»
В 1828 году Федор Петрович Гааз получает назначение в Комитет попечительства о тюрьмах, учрежденный особым императорским указом. И это становится его главным служением, изменившим и Россию, и его самого. За четверть века он пропустил только одно из 293 ежемесячных заседаний комитета, когда уже был тяжело болен.
Став главным врачом всех тюремных больниц, доктор Гааз опекает уже не только больных, но всех заключенных, ссыльных, каторжников. Он встречает и провожает каждую колонну, которую гнали в Сибирь через Москву, осматривает больных, детей и женщин, приносит им еду, белье, теплую одежду, утешает словом, молится за каждого.
По словам одного из первых биографов Федора Петровича, знаменитого адвоката А. Ф. Кони, «столкнувшись со страшным миром тюрем и пересылок, Гааз испытал сильнейшее потрясение и навсегда перестал жить для себя». Соприкоснувшись с миром отверженных, доктор Гааз, можно сказать, сходит в ад, чтобы принести туда хотя бы лучик надежды.
В своей книге Кони так описывает тюрьмы того времени: «мрачные, сырые комнаты со сводами, почти совершенно лишенные чистого воздуха, очень часто с земляным или гнилым деревянным полом, ниже уровня земли. Свет проникает в них сквозь узкие, наравне с поверхностью почвы, покрытые грязью и плесенью и никогда не отворяющиеся окна, если же стекло в оконной раме случайно выбито, оно по годам не вставляется и чрез него вторгаются непогода и мороз, а иногда стекает и уличная грязь. Нет ни отхожих мест, ни устройств для умывания лица и рук, ни кроватей, ни даже нар. Все спят вповалку на полу, подстилая свои кишащие насекомыми лохмотья, и везде ставится на ночь традиционная «параша». Эти помещения битком набиты народом. В двух обыкновенного размера комнатах тюрьмы при управе благочиния содержится 100 человек…»
Став тюремным врачом, прежде всего, Федор Петрович озаботился тем, чтобы облегчить жизнь заключенных на пересылках, для этого он добился введения легких кандалов. Традиционно арестантов вели на каторгу прикованными к железному пруту по 7-8 человек без различия пола, возраста и состояния здоровья. В таком состоянии должны были несколько месяцев идти рядом девушки и старики, закоренелые убийцы и потерявшие паспорт. Так они ели, спали, справляли нужду. Замки, которыми арестанты прикреплялись к пруту, замыкались ключом, который опечатывался и всю дорогу хранился у сопровождающего. И ни при каких обстоятельствах (даже в случае смерти кого-то из этапируемых) до прихода на следующий этап их нельзя было отомкнуть.
На собственные деньги Федор Петрович организовал кузницы для изготовления легких кандалов. Он настоял на том, чтобы кольца кандалов были снабжены кожаной обшивкой. До этого массовыми явлениями были обморожения рук кандальников. А для слабых и калек он добился и вовсе полного освобождения.
Как-то, придя к Гаазу, его товарищ увидел, как доктор, закованный в цепи, шагал из угла в угол своей комнаты, считая шаги. Так он сам на себе проверял свое «изобретение». Говорят даже, что он прошел с арестантами длинный этап, с кандалами на руках, чтобы убедиться, правильны ли его расчеты и действительно ли они облегчают участь заключенных.
Доктор Гааз боролся и за общее смягчение нравов в обществе, за смягчение законодательства Российской империи, в частности, в отношении крепостного права. Именно он впервые вводит в обиход такие понятия, как права арестантов, каторжников, ссыльных. Это была целая революция в сознании россиян. К нему можно отнести слова Пушкина: «И милость к падшим призывал».
Будучи настоящим христианином, Федор Петрович руководствовался во всех своих делах евангельскими заповедями, и в своей заботе о несчастных и больных он не ограничивался физической помощью и словесным утешением. Федор Петрович собирал средства для выкупа крепостных детей, чтобы они могли следовать в ссылку со своими родителями, открыл больницу для бездомных, бывших узников тюрем. Он распространял среди арестантов Евангелие и нравоучительную литературу. «Нужно видеть то усердие, с которым люди сии книг просят, ту радость, с которою они их получают, и то услаждение, с которым они их читают!» — писал доктор в одном из писем. Он составил и издал за свой счет небольшую книжку под названием «Азбука христианского благонравия. Об оставлении бранных и укоризненных слов и вообще неприличных на счет ближнего, или о начатках любви». Эту книгу он вручал арестантам, отправляющимся этапом в Сибирь.
Богатому петербургскому купцу Арчибальду Мерилизу, жертвовавшему на его благотворительны проекты, Газз писал: «В российском народе есть пред всеми другими качествами блистательная добродетель милосердия, готовность и привычка с радостью помогать в изобилии ближнему во всем, в чем он нуждается, но одна отрасль благодеяния мала в обычае народном: сия недостаточная отрасль подаяния есть подаяние книгами Священного Писания и другими назидательными книгами».
Но чаще всего Федор Петрович не рассчитывал на помощь других, используя свои собственные средства, покуда они были. Но со временем его некогда приличное состояние таяло, будучи отданным на нужды несчастных, бедных, больных, коих в России всегда не счесть. Казенных денег на все не хватало, пожертвований тоже. И постепенно были проданы карета с белыми рысаками, дом в Москве, усадьба, фабрика…
Например, довольно большую часть своего имения Гааз отдал на перестройку «Тюремного замка», как называли тогда Бутырскую тюрьму. Впервые в камерах были сделаны окна, поставлены умывальники, устроены нары, на которых можно было спать (до этого арестанты спали на полу).
Как-то Бутырку посетил император Николай I, его сопровождал по камерам доктор Гааз. «Доброжелатели» доктора указали государю на старика 70 лет, приговоренного к ссылке в Сибирь, но которого доктора задерживали в течение долгого срока в Москве по состоянию здоровья и дряхлости. «Что это значит?» — спросил государь. Вместо ответа Федор Петрович стал на колени. Думая, что доктор просит таким способом прощения за допущенное им послабление арестанту, государь сказал: «Полно! Я не сержусь, Федор Петрович, встань!» — «Не встану, Государь! — последовал ответ Гааза. — Помилуйте старика, ему осталось немного жить, он дряхл и бессилен, ему очень тяжко будет идти в Сибирь. Я не встану, пока вы его не помилуете!». Государь задумался. Впервые он сталкивался с такой ситуацией. «На твоей совести, Федор Петрович!» — сказал Николай и даровал старику прощение. Счастливый Гааз встал с колен.
Другой раз он осмелился возразить Московскому митрополиту — Филарету Дроздову, который был председателем тюремного комитета. Как-то на очередное ходатайство о помиловании невинно осужденных митрополит Филарет заметил: «Невинно осужденных не бывает!» — «Но Владыка, Вы забыли Христа!» — в сердцах воскликнул Гааз. И митрополит, помолчав, горестно ответил: «Нет, это Христос забыл обо мне в эту минуту».
У Федора Петровича было немало покровителей в высших кругах власти, но гораздо более он стяжал любовь простого народа, который называл его «святым доктором», Божьим человеком, заступником. Рассказывают такой случай.
Зимним вечером Гааз шел проведать больного. Прохожих на улице не было. Внезапно из переулка вышли трое, закутанные в отрепье.
— А ну, скидывай шубу и шапку, да поживее. И мошну давай… Пикнешь — придавим.
— Отдать вам шубу? Хорошо. Я вижу, вы все плохо одеты. И деньги отдам. Но прошу об одной милости. Я — доктор. Спешу к больному. Без шубы я к нему не дойду. Идемте вместе. А у ворот я сниму шубу.
Один из них зло хохотнул и взмахнул дубинкой, но другой удержал его, подошел вплотную, всмотрелся:
— Братцы! Да это же Федор Петрович! Батюшка, милостивец, да кто же тебя обидеть посмеет. Прости, Христа ради. Идем, батюшка, мы тебя проводим. Ничего у тебя не возьмем…
Доктор Гааз много работал, не жалел себя, хотя с юности привык вести строгий и правильный образ жизни. Казалось, обладал несокрушимым здоровьем. Но болезнь пришла внезапно и развивалась очень быстро, причиняя невообразимые страдания. Казалось, что святой доктор просто сгорает как свеча. Когда боль стала нестерпимой, доктор приказал раскрыть настежь двери квартиры и принимать всех, кто еще нуждается в его утешении и помощи. Перед самой смертью проститься с ним приехал митрополит Филарет.
16 августа 1853 года Федор Петрович Гааз скончался. Хоронили его за казенный счет, все имущество ушло на благотворительность, в его квартире нашли только несколько старых телескопов — все, что осталось из его богатства. Оказывается, Гааз по ночам любил смотреть на звезды.
На похороны доктора Гааза стеклось более двадцати тысяч человек. Гроб с телом несли на руках от Покровки до Введенского кладбища в Лефортово. Московский генерал-губернатор граф Закревский послал сотню казаков под командованием ротмистра Кинского с приказанием «разогнать чернь». Но, подъехав к похоронной процессии, ротмистр увидел столько искреннего горя на лицах простых людей, что потрясенный он слез с лошади и, отдав приказ казакам возвращаться в казармы, пошел за гробом.
Доктор Гааз в последние годы жил при созданной им полицейской больнице в Малом Казенном переулке. Здесь и умер. В 1909 году во дворе больницы был поставлен памятник Федору Петровичу. Автор его знаменитый скульптор Андреев отказался взять деньги за свою работу.
На Введенском, или как его называют по-старому — Немецком, кладбище есть могила Федора Петровича Гааза, она очень отличается от других: темно-серый камень с темно-серым крестом, поверх ограды свисают арестантские кандалы. На камне выбито: 1780-1853 и несколько строк на латыни, это слова из Евангелия: «Блаженны рабы те, которых господин, придя, найдет бодрствующими: истинно говорю вам, он, препояшется и посадит их, и, подходя, станет служить им» (Лк. 12:37).
В любое время года на этой могиле лежат цветы, люди помнят святого доктора.
Несколько лет назад Католическая церковь начала процесс беатификации (причисление к лику святых) Фридриха Йозефа Гааза, исполнившего самую главную заповедь Христа — «Нет больше той любви, как если кто душу свою отдаст за друзей своих» (Ин. 15, 13).
Ирина Языкова, кандидат культурологии
Leave a Reply